Старик умирал. Умирал тяжко, со всхлипами, что-то бормотал тихо и неразборчиво, кого-то проклиная, закидывал голову. Старик был силён. Руки его конвульсивно дёргались, стараясь порвать ремни, которыми он был привязан к кровати. Порвать их не удавалось, запястья набухли и саднили, но старик не сдавался. Он умирал уже больше суток. Марк тоскливо смотрел в больничное окно и вполуха слушал, что ему говорил дежурный врач. — Вы же сами всё понимаете… это будет сделано исключительно из гуманных сооображений — ваш прадед, собственно, и так должен, так сказать, уйти в небытие… Вы же знаете, что он — преступник и эвтаназия, по большому счёту — это не электрический стул, который ждал бы его, если бы он не разболелся…