Пароход на Пиктон отходил в половине двенадцатого. Вечер был чудесный, тихий, звездный; только когда они вылезли из пролетки и двинулись по Старой пристани, что вдавалась прямо в гавань, морской ветерок чуть не сдул с Фенеллы шляпу и пришлось придержать ее рукой. На Старой пристани было темно, очень темно; навесы, под которыми складывают тюки шерсти, платформы для скота, высоченные краны, приземистый паровозик — все, казалось, вырублено из плотной тьмы. Там и сям на округлом штабеле дров, похожем на корень огромного черного гриба, висели фонари, но и они в такой непроглядной темноте словно не смели светить в полную силу и горели робко, мерцая и колеблясь, будто только для себя.