Мне довелось писать статью для готовящейся к 100-летию со дня смети Чехова «Чеховской энциклопедии» — «Чехов и американская драматургия». Освоение чеховских традиций в той или иной мере можно наблюдать в драматургии Теннесси Уильямса, однако роль самого Чехова в его жизни и творчестве выходит далеко за пределы проблемы традиций. В «Мемуарах» Уильямс пишет, что летом 1934 года он «влюбился в Чехова, в его рассказы… Это он научил меня художественной восприимчивости — я тогда чувствовал влечение к литературе… Считается, что на меня сильное влияние оказал Лоуренс. Да, он сыграл роль в моем литературном становлении, но более всех я обязан Чехову». В то лето Уильямс впервые прочел «Вишневый сад», «Чайку», три тома писем Чехова, которые его особенно приблизили к русскому писателю. Погружаясь в письма Чехова, Уильямс находил сходство между Таганрогом и Сент-Луисом, городом своего детства, куда он потом приезжал навещать родных. Он видел свою общность с Петей Трофимовым: «Изгнан из университета, дурно одет, смешной идеалист; вечный студент и вечный юноша; мечтатель-маргинал, стремящийся осуществить свои мечты». Об этом пишет в своей известной монографии о Теннесси Уильямсе Дональд Спото. В первых драматургических опытах Уильямса невозможно пока найти даже отголоска Чехова. Тем не менее имя Чехова возникает в ранней одноактной пьесе «The Lady of Larkspur Lotion». Уильямс делает сноску к названию пьесы, заключающей в себе одно из средств для уничтожения вредителей-паразитов — лосьон дельфиниума (шпорник). Это название можно понять только из контекста. Исходя из вышеизложенного, а так же более подробного изучения творчества Т. Уильямса, переводчик предлагает назвать пьесу, атмосфера которой удалась Уильямсу, «Тень Чехова».